Неточные совпадения
Потом лицо ее наполнялось постепенно
сознанием; в каждую черту пробирался
луч мысли, догадки, и вдруг все лицо озарилось
сознанием… Солнце так же иногда, выходя из-за облака, понемногу освещает один куст, другой, кровлю и вдруг обольет светом целый пейзаж. Она уже знала мысль Обломова.
Там я ложился в тени на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть на лиловатую в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет
лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался
сознанием в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными
лучами! «О Боже! — думала Елена, — зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное
сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства?
То, что я встретила и узнала вас, было небесным
лучом, озарившим мое существование; но то, что я стала вашею женой, было ошибкой, вы понимаете это, и меня теперь тяготит
сознание ошибки, и я на коленях умоляю вас, мой великодушный друг, скорее-скорее, до отъезда моего в океан, телеграфируйте, что вы согласны исправить нашу общую ошибку, снять этот единственный камень с моих крыльев, и мой отец, который примет на себя все хлопоты, обещает мне не слишком отягощать вас формальностями.
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей своей свечою стоял на лавке, и дрожащий
луч, прорываясь сквозь грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только потеряв надежду, может потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное
сознание женщины в неприкосновенности, в святости своих тайных прелестей.
На всех нас падает светлый
луч жизни, но он у нас тотчас же и исчезает, едва коснувшись нашего
сознания.
Это в нем самом было смутное
сознание того диссонанса, какой он вносил сюда, в этот ясный уголок воды, зелени и солнечных
лучей.
— Представьте себе, что вы угадали… В этой смешной кукле, т. е. смешной для вас — для меня вся жизнь… да. Она меня спасла… В ней еще сохраняется теплота тех детских рук, которые ее держали… Она слышала первый лепет просыпавшегося детского
сознания… На нее пал первый
луч детского чувства… Она думает, она говорит… В ней сосредоточился весь мир. Понимаете вы меня?!
Да, вот эта кукла вызывала последние отблески
сознания, как горные вершины отражают на себе последние
лучи догорающей зари.
Как будто от
луча света, упавшего с высоты и свыше озарившего собою мир, загорается в душе
сознание мира божественного, а вместе и установляется грань между. горним и дольним, их разделяющая, но вместе и соединяющая.
Божественные энергии, струящиеся в мир, откровения Божества в твари, вносят тем самым различимость в само Божество, которое постольку уже перестает быть чистым НЕ для мира, но, раскрывая внутрибожественную жизнь, делает ведомым то, что неведомо, вносит в имманентное
сознание то, что ему трансцендентно, так сказать, дробит и множит Божество, как единый солнечный
луч дробится и множится в своих отражениях и преломлениях.
Николенька Иртеньев уходит по утрам к реке. «Там я ложился в тени на траве и глядел на лиловатую в тени поверхность реки, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет
лучей и наслаждался
сознанием в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какою везде кругом меня дышала природа».
Чудесная это была сказка!
Луч месяца рассказывал в ней о своих странствиях — как он заглядывал на землю и людские жилища и что видел там: он был и в царском чертоге, и в землянке охотника, и в тюрьме, и в больнице… чудесная сказка, но я ее на этот раз вовсе не слушала. Я только ловила звуки милого голоса, и сердце мое замирало от
сознания, что завтра я уже не услышу его, не увижу этого чудесного, доброго лица с гордыми прекрасными глазами и ласковым взглядом.
Графиню Конкордию окружал непроницаемый жизненный мрак, и единственным
лучом света, единственным осколком ее мечтаний и надежд юности было сладкое
сознание, что она — мать.